1. Имя;
Сидни.
2. Пол;
Самец.
3. Возраст;
4 года.
4. Стая;
Ульв.
5. Место в стае;
Омега.
6. Внешность;
Ласкающее ухо окончание «-ни», со временем закрепившееся в имени, в действительности имеет место быть, так как обладатель оного — тварь мелкая, бойца не напоминающая, и волкам, что уже достигли звания «матёрый», до груди едва в высоту доходящая. «Си-и-и-идни» — протяжное и насмешливо-ехидное,не могущее не вызывать ассоциаций с угловатой мордой, озаряющейся уродливой широкой улыбкой в сорок зубов... ах да, в количестве явно меньшем положенного. Клык и резец с верхней челюсти упали в сыру землю около полутора месяца назад, и неловкий Сидни, что по нелепой случайности ударился о ствол непокорной сосенки, проводит языком про пустеющим желобкам, словно надеется на чудесное возвращение утерянных орудий на круги своя. Сидовый лик остроскулый пусть и терпим для соплеменников, да в желании оный о кладбище валунов раздробить никто им не отказывает, напротив, на те мрачные мысли подталкивают честных волков гиенные омежковы манеры.
Огромные очи, некогда бывшие цвета запревшей листвы и гайморита, а ныне бесцветны с блуждающими в параноидальной манере зрачками, казалось бы, не могут умещаться в столь узком черепе, внутри себя носящим еще и зачатки обросшего мхом мозга, зорко следят за складыванием ситуаций в здешних реалиях, и последующим вытеканием информации в его лопоухие раковины, приютившие пусть не десяток, но бесноватую тройку ушных клещей. Паразитами мир его полнится: хилые костные хребты острые, обтянутые мышцами, сухожилиями, длинными трубками венными, а сверху шкурою драною прикрытые, сие всё во владении гельминтов, огненных муравьёв кусачих, блох бешеных и жалящих своими острыми, что долото орудиями, пчёл. Волос на шерсти его грубый, серного цвета с рыжеватыми, делающими в общей блеклости нулевой значимости прореху, вкраплениями. Нежной симпатии не знавали и рахитичные тощие лапы со стопами, некогда стёртыми в кровь, а сейчас попросту доставляющими небольшие неудобства.
7. Характер;
Готов вечно подчиняться, беспрекословно внимать каждому слову доминанта, мямля недовольства неразборчиво, но всегда не громче тишины пред бурей, дабы избежать насилия, в тайне от себя самого так любимого и желанного. Лишен понятий о верности, о возвышенном, о любви, о юморе любого характера. Хранит священное молчание в своей угнетённой манере, но стоит его извечной меланхолии треснуть от вмешательства инородного тела, то говорит он, будто прилагает усилия, плюется словами, но не ядовитыми-жгучими, а тихими-безмятежными, но неприветливыми, не несущими в себе толики теплоты душевной. Искажает своими попытками улыбнуться (или оправдать своё жалкое сосуществование с «высшими волками») понятие о проявлении дружелюбия, ибо улыбка его — лишь кривое, уродливое подобие. Никогда не испытывал ярости, бешенства или злобы, но понятие о ненависти ему знакомо — Сидни пропитан ненавистью. Ублюдочность его натуры выражается в любви к истязанию брата своего меньшего, голубка нерасторопного али мышь дородную, отъевшуюся в амбарах. В те мгновения быстротечные движим он не первозданным любопытством, но желанием отвести душу. Извечные нервозные оглядывания по сторонам в поисках незримого, затаившегося потенциального источника опасности — ныне привычка, «в порядке вещей». Незрячие глаза что-то высматривают средь дремучего леса во время послеобеденной беседы, однако сие легко списывается соплеменниками на околомышление. Рельефы разума сидова путаны, замутнёны надуманными страхами, но отнюдь не упрямы — мягки и податливы, что растаявший в младых ручонках пластилин.
8. Биография;
Он — выродок ублюдочного, грязного племени, не мнящим себя невесть кем, но являющимся низом. В полной мере осознавали свою ничтожность из поколения в поколение, словно впитали ту с молоком матери, ни один из клана не стремился самосовершенствованию, а он не стал исключением. Предыдущие выродки целиком состояли из не глотнувших кислороду склизких комков, а Сидни повезло, Сидни, что третьим выкормышем на свет явился, выжил, пусть и бесплодным является поныне. Дитя порока и шалости, как и еще двое подобных, он не страдал от неопытности собственных родителей, считал, что так и положено, что можно забеременеть, будучи младой дурой, ничего зазорного в этом нет. Сидни младший, он — не спермоноситель, а прислужник, чьи интересы, впрочем, имели место быть во внимании родителей. В упрямые рельефы разума братьев и сестер своих трудно было вбить что-либо здравое, те, вопреки повадкам клана, метили в свет высший, что казалось нелепым и забавным при аморальности и грубости их. Сидни же встать на любое деяние могущий, не скрипя при этом зубами злобно, ибо еду надобно добывать для племени, выполнял долг свой исправно, покуда не ослеп совершенно. Обречённый на вечное проживание в качестве супруга темноты, он покорно переносил тихие насмешки, улавливаемые чуткими кроличьими ушами, взращивая в себе заботливо ком ненависти, встающий каждый раз поперёк горла.
9. Связь с вами;
skype: marakusha6
10. Частота посещения;
Покуда ролевая не потеряет интересность — каждый день.
11. Оставите ли вы своего персонажа нашей ролевой, в случае своего ухода?
Нет.
12. Согласны ли вы на вмешательство в вашу игру Гейм Мастера?
Да.
13. Степень вмешательства;
Любая.
14. Пробный пост;
«The Wolf's Sector»
Око
Неспешным шагом, несвойственным нервному Оку, волк шел по направлению к деревне, шел просто так, от нечего делать, не поставив себе конкретной цели. Боясь столкнуться с негостеприимными здешними существами, он выбрал маршрут более или менее безызвестный, тем самым обеспечив себе пусть относительно спокойный. Шаги несколько размашистые — хотелось пробраться к деревенской окраине быстро; шаркающие, немного неуклюжие, словно намеренно пытающиеся создать больше шума. Шорох-шарк, шорох-шарк — мелодия для его ушей, все лучше нервного тик-так, тик-так, беспрестанно раздававшегося в его голове. Око мотнул косматой башкой, попытался яро отогнать подобное, обусловив навязчивые мысли своей бурной фантазией, все чаще игравшей с ним злую шутку, но в звенящей тишине жарких летних дней ему непрестанно слышалось это тиканье — иногда волку казалось, что оно доносится даже из стволов деревьев. Тик-так, тик-так.
Но все-таки громче всего этот звук был в его матери, и когда она поворачивалась к нему мордой — чтобы попросить его повторить сказанное громче или поймать для нее тушку поменьше, ведь она не съедает много из-за слабого желудка, а оставлять объедки не желает, — в эти мгновения волк понимал, что и она тоже слышит это призрачное «тик-так». Это угадывалось в ее темных глазах: и когда она была ее в сознании, и даже потом — когда ее взгляд уже заволокла пленка... умопомешательства. Око боялся слова «безумие», оно ассоциировалось у него с тьмой, удушьем и гниением.
Мерное шорох-шарк превратилось в торопливое, Око пошел спешной рысцой, он, спотыкавшийся о коренья вековечных деревьев, грозился упасть, свернуть себе шею или расквасить нос, но все перечисленное блекло перед усиливавшимся тик-так. Он слушал и слушал это раздражавшее стучание, бестолковое, однообразное, не сулившее ничего хорошее. Оно несло смерть, Око знал это и если бы мог, то расколотил этого тикающего паразита, приютившегося у его матери в голове. Она жаловалась на острые боли в затылке, — волк остановился, отдышался, грузно прислонился к тонкой осинке, — и ела много маковых семян. Они помогали ей уснуть.
Перед ним возник обветшавший деревянный дом. Фасад его находился в полуразрушенном состоянии, доски — изъедены термитами, покрыты плесневым налетом и бледным мхом. От него пахло тем же, чем и от матери Ока — затхлостью. Волк, погруженный в свои мысли, и не сообразил сначала, что в одно мгновение добрался до окраины деревни.
— Слухами мир полнится. — рассеянно пробормотал волк. Он не придал сказанному никакого значения, не вложил в оное никакого смысла, ибо оно являлось обыкновенной несуразицей, коей он обычно приводит мысли в порядок. Он, как и прежде, достиг цели своей долгой и изнурительной прогулки. Дышалось трудно, духота вокруг вскружила голову — это летняя жара показала себя, создав звон в ушах. Он нравился Оку, так как заглушал тиканье. Достижение этого и звона являлось целью всех похождений.
В последнее время торопливое шорох-шарк стало неотъемлемой частью его жизни, подчас он возвращался в логово стаи уставшим, даже не способным поесть. И, разумеется, до последнего надеялся, ждал, что мать нахмурит брови, начнет отговаривать его от очередной прогулки жаркими летними днями, что она скажет: «Зачем себя истязаешь, дурак? Ты точно сведешь себя в могилу, гуляя при таком пекле!» Но мать ничего не говорила, и постепенно Око начал понимать, что она скорее всего и не знает об этих его долгих походах. Наверное, она была в курсе, что ее сын куда-то выходит. Но она ничего не знала о всех тех милях, пройденных Оком, и она не понимала, что он уже десять раз мог схлопотать солнечный удар. Видимо, боли в голове сожрали ее былую наблюдательность. И скоро сожрут ее саму.

Отредактировано Скырлы-Скырлы (2014-11-03 20:56:51)