Начало повествования
Кругом тебя цвел божий сад, а ты вдыхал ароматы прелости лиственного перегноя, говорившего: «остановись и лицезрей содержимое наше богомерзкое». Ты отчётливо припоминал, как в прошлом солнцестоянии посчастливилось Оттуда услышать тебе тонкий отголосок; не мало усилий ты приложил, дабы из писка комариного выявить членораздельную мантру, кою напевали фосфены ежечасно. Малые дразнившиеся пред очами размытости мерзопакости, липкие и тягучие, что раздавленные короедовы личинки, взалкали остатки здравомыслия. Ты махнул рахитичной лапой в банальном порыве огородиться от врага, но фосфены лишь захихикали по-девичьи и крутанулись резко у корней вековечного дуба, у лиственного кладбища, внутри каждой приземистой твари, что сейчас взбирались на твой загривок. Рассекая лапами средь слипшихся от смолы поседевших волос, они жаждали проникнуть внутрь прижатых к голове ушных раковин и расплодить там своё потомство, желчью расползтись под шкурою и щекотать до смерти острыми своими, загнутыми в крючки лапками. Ты было подумал: «а как же чудесны улитковы глазёнки, способные разве что не под раковину, так на затылок пялиться, и как ужасны волчьи нелепые очи, даже орбит собственных не покидавшие никогда.» Тебе хотелось знать, что там зудело, под левым ухом; ноющая телесность не позволила бы дотянуться лапой задней, дабы плёнку содрать когтями затупившимися, а сколь бы не пытался ты, превозмогая боль, вынуть глазные яблоки да избавить их от млечного налёта фосфен, ничего не выходило, лишь кровушка от царапин по щекам острым растеклась, будто слёзные потоки. Для исправления сей досадливой недальновидности, следовало бы прямиком двинуть кости к рудникам, коль был бы ты дееспособен. Гниющие в листве трупные гости незваные, жужжащие под кожей тараканоподобные и жрущие твои кишки гельмиты — те, кто нашёлся, кто не кинет тебя в данной безвыходности, но всяк ли могущ среди «высших волков» подобным образом себя повести?
Ты пасть открыл в немой просьбе о помощи, но в словесах твоих мало мёда, мало аттрактанта, не слетятся поди волки бравые на твой зов. Твой язык словно пропустили через мясорубку, он был безобразен, сух и бесполезен, сколь не смачивай слюной его.
...кажется, ты забылся, позорный омега.
Чётко улавливались ушными локаторами отзвуки речи соплеменников, топот их ножек, надрывное лаяние щенов и прочее, вроде как должное пробуждать в душе ощущение родственности. Явственный запах жирного мяса тесаком резанул по черепной коробке, ты облизнулся, вид голодного зверёныша подал, слюна тягучей струйкой потянулась лобызаться с пылью землицы. Своё дражайшее внимание ты обратил, обрушил на тушку оленя, притащенную охотниками из дремучести здешних лесов. Челюсти жутко сводило, в гортань лилась не кровь олешки, как тебе представлялось надуманно, а склизкие слюнные потоки, как это ни отвратительно.

Отредактировано Сидни (2014-11-11 21:49:14)

Тебе сталось узреть благосклонность доминирующей средь ульвей самки, снизошедшей до многострадального омеги. Лапами землицу, не вкусившую ещё холодов, избороздил когтями затупленными, как некогда собственные ланиты, а лишь потом обратил свой нетерпимый лик к Кирана... Киарасна... Киарансали, простят тебя иные боги.
— Ва-аше превосходительство, — тянул на шакалиный манер омежка, — низы рады видеть Ваш подобный богиням облик.
В нос резко бил запах металлики — то кровью щедры дёсенки красные. Ты, стыдливо склонив голову книзу, захихикал постыдно, но в радость своей шутке, невзирая на бусины красноватые.
— Видя Вас, порой забываешь, что обделён сим даром божественным, — поспешно ты оправдался под ярым взором Киарансали и, словно уловив тонкую грань её трещащего по швам самообладания, двинулся назад на почтительные два шажка — вестимо, инстинкты взяли контроль над разболтавшемся языком.
— С Вашей стороны было бы милейшим ходом сопроводить меня до близлежащего водоёма, — осторожно начал ты без малейшего упорства, но с максимальной осторожностью, словно лапами нащупывал крепкую телесность ледовой корки на зимней реке. Щёки по-прежнему кровоточили, ну а за затылок ломило раздражение, побудившее желание иметь подвижные, что у улитей, глаза. Чувство, что со звуком «р'вах-швар'х» мелочные спиногрызы рвали твои алевшие царапины, напускало на тебя хладный страх, бьющий ознобом где-то между ушами, внутри головы. Ох, это жгучее желание дотронуться до зуда, оно сводило тебя с ума.
В справочнике дурацких имён, несомненно, имелся алфавитный порядок. Если дорогая Киарансали знала, что значится лишь на двенадцатом месте, то в сей же момент оскорбилась бы. Невзирая на то, что белок её глаз давним часом приобрёл болезненно-желтоватый вид, в не видавшем хрипотцы ещё голосе явственно слышалось отвращение. «Ай, слой шерсти больно толстоват.» По памяти ты восстанавливал образ самки, пушину её черномазую, очень добротную, на славу защищавшую прочные мышечные массы. Ты воспринял выплюнутые ядовитые словесы, что данность, не сколь неудивительную в отношении двух соплеменников, столь мерзкую, каков и облик всяк ульвей.
Тяжёлый знойный воздушек трудно усваивался грудиной, ты закашлялся. Рёбрышки, от худобы выглядывавшие в наготе, жадно впились в лёгочные мешки; тебе почудилось, будто сейчас сжимавшееся сердце просто лопнет, с интересным бульканием изрыгая всё содержимое по организму. Ты представил это и снова захихикал манерою грязного шакала, лишь с минуту прикусив язычный вырост сгнивающими клыками. Весело оседлала тебя небывалая праздность, сдерживать смех стало практически невозможно, лишь двенадцатая буквица в личном справочнике своим ярым взором не давала многострадальному омежке спуску.

Отредактировано Сидни (2014-11-09 13:15:46)